14.09.2011 От беспризорников до торбахватов

История нашего города богата и разнообразна. В ней было все. И наряду с боевыми подвигами и трудовыми свершениями имелись эпизоды

совсем иного характера. Те, о которых обычно не принято вспоминать вслух. Ибо гордиться-то нечем… Но как черная тень неотделима от яркого солнечного света, так и негативные явления в нашей жизни сопутствуют ее лучшей и светлой стороне. Впрочем, история гомельского преступного мира сама по себе тоже довольно неоднозначна. Случались тут и мрачные преступления, немало было и различных авантюристов и «артистов» криминального ремесла. Встречались даже свои доморощенные «Робин Гуды» местечкового розлива… Заинтересовавшись этой любопытной и малоизученной темой, «Вечерка» решила посвятить ей несколько публикаций. Предлагаем вниманию читателей первую из них.
 
 
«Сижу я под вокзалом, парнишка молодой – подайте, Христа ради, червончик золотой…»
Первая мировая и гражданская войны, экономическая разруха и эпидемии изрядно опустошили страну. Кстати говоря, вспышки инфекционных заболеваний – сыпного тифа и того же гриппа, известного тогда под импортным названием «испанка», унесли гораздо больше жизней, чем упомянутая гражданская вой-на. Огромное количество детей остались сиротами и просто вели борьбу за выживание на улицах, будучи вынуждены заниматься попрошайничеством и откровенным криминалом.
В начале 1920-х годов в разоренной республике Советов насчитывалось около 3-4 миллионов беспризорников. Немало их скопилось и в таком крупном железнодорожном центре, как Гомель. Помимо местных, армию маленьких бродяг пополняли дети из охваченного голодом Поволжья, беженцы из Украины и Северного Кавказа. К слову, дети Поволжья добирались не только «самотеком», но и привозились организованно для размещения в семьях. Не всем из них повезло с новыми родителями – во многих мещанских домах их просто использовали в качестве прислуги, дармовой рабочей силы. Естественно, подростки бежали от такой жизни и снова оказывались на улице. Так продолжалось, пока делегатки Гомельского женотдела не занялись обследованием приемных семей.  Сбегали беспризорники и из детских домов и колоний, куда их отправляли после массовых облав. Ведь порядки в этих заведениях далеко не везде были организованы по Макаренко…
На  улицах беспризорники сбивались в стаи. Гомельские «Оливеры Твисты» жили в заброшенных домах, благо такие  имелись даже в центре, на чердаках, в подвалах, погребах, пещерах и в пустующих хибарах городских окраин. Вокзал, полоса железной дороги, Базарная площадь(ныне – пл. Ленина)– излюбленные места их обитания. Существовали у них и свои «воровские малины», куда малолетки сносили краденое, играли в карты и пьянствовали, собираясь иногда по нескольку десятков человек.
Вот типичный портрет гомельского беспризорника «образца»  1923 года… Федя Чиков, 13 лет, характеризуется как «неисправимый». Имеет 5 побегов – из Чаусского детского дома, из приемной детского дома труда, из Могилевской колонии, и дважды – из арестного дома. Из последнего  ему  удалось  «сорваться», спрятавшись в кабинете директора, в  другой раз он «пошел на рывок»… через печную трубу. Что и говорить, подобный послужной список составил бы честь любому взрослому рецидивисту. Таких «неисправимых», как Федя, закрывали в детскую колонию, «исправимых» направляли в детский дом труда.
Специализировались начинающие преступники, прежде всего, на кражах. Таскали все, что плохо лежит. Наиболее способных подбирали себе в ученики старшие товарищи – высокопрофессиональные карманники-«марвихеры». Объединившись в группы, совершали беспризорники и кражи со взломом(на жаргоне – «скачки со звоном»), обчищая магазины, склады и конторы госучреждений. Не пренебрегали грабежами и разбойными нападениями. Девочки-беспризорницы занимались и проституцией, но чаще - так называемым «хипесом», то есть выманиванием денег под видом проституции. Например, одна из них, договорившись с клиентом, вела его в темный проходной двор где-нибудь на Миллионной(ныне – Баумана). Юные путаны доводили до сведения свой принцип: утром – деньги, вечером – стулья. В смысле – удовольствия. После того,, как деньги оказывались в худеньких детских ручонках, вторая малолетняя «проститутка», якобы стоявшая «на стреме», кричала что-то вроде: «Атас!Менты!». И обе «хипозы» резво делали ноги, оставив одураченного дядю-фрайера и без денег, и без вожделенных услуг. Так и надо педофилу…
Имелись и более квалифицированные спецы. Беспризорник Наум, 13 лет, был задержан гомельской милицией за… подделку денег. Юное дарование от фальшивомонетничества, просто добавляя нолики на  купюре 1919 года номиналом в 5 000 рублей, успешно выдавало их за пятимиллионные. Да, это вам не детский журнал раскрашивать!Поймать Наума удалось лишь на третий раз. Начинающий аферист был просто возвращен родителям.
А вот его тезка – Наум Т., устроившись работать курьером в Гомельском горисполкоме, пошел еще дальше. По подложной доверенности, подделав подпись ответственного лица тов. Косого, он получил якобы для комсомольской газеты «Набат молодежи» 125 миллионов рублей. Намереваясь расходовать означенную сумму явно не по-комсомольски…

«Я, жиганка, фасон не теряю, с хулиганами часто бываю…»
Впрочем, у гомельского комсомола в период его становления были проблемы и покруче изобретательного курьера Наума Т. Начинающие бандиты и хулиганы явно недолюбливали все советские и коммунистические молодежные организации, всячески стремясь испортить им жизнь.
В 1923 году особой остроты противостояние достигло в предместье – в Якубовке и  Новобелице. Здесь действовала настоящая молодежная банда, вооруженная ножами, стилетами, кинжалами и револьверами «наган». Ими был совершен ряд дерзких преступлений: кража большого количества сукна из вагонов, ранен рабочий, проживающий на Хуторе, а другой в мае 1923 года был ранен на мосту через Сож. Дошло аж до нападения на помощника начальника милиции. Сам главарь шайки «мазуриков» любил развлекаться изнасилованиями.
Примечательно, что часть молодежной банды уже привлекалась к ответственности, но была выпущена на поруки. «Самый гуманный в мире» советский суд(в 1920-е годы – действительно очень снисходительный!) отнесся к хулиганам из Якубовки весьма мягко – то ли как к несовершеннолетним, то ли как к «социально близким». А те в знак признательности развернули форменную войну против местных комсомольцев – некоторым из них в Якубовке пришлось перейти едва ли не на нелегальное положение.
«И неужели не дико, что в 3 км от Гомеля, в большем рабочем поселке, лицам, почему-то неугодным хулиганской шайке, приходится скрываться в самых конспиративных условиях?» - с возмущением писала в 1923 году местная пресса.
Вскоре соответствующие органы все же добрались до этой группировки. Но решающий удар по молодежному бандитизму нанесла новая советская школа, просветительная деятельность того же комсомола и… спорт. С организацией в 1923 году в Гомеле пролетарского спортивного общества «Красный молодняк» все больше жаждущих приключений парней стало пропадать в спортивных залах, бесплатно занимаясь легкой и тяжелой атлетикой, борьбой и боксом, все меньше – околачиваться по темным переулкам с «финками» в кармане…

Гомельская «Хитровка»
Однако до полной победы над преступностью было еще ой как далеко. Особо криминогенным очагом оставался базар, что на центральной площади, получивший «почетное» наименование «Гомельской Хитровки». По аналогии с печально знаменитым Хитровским рынком Москвы, вошедшим в историю с легкой руки, точнее, пера журналиста Владимира Гиляровского.
На гомельском базаре также процветали грабежи и карманные кражи. Особенно свирепствовали так называемые «торбохваты». Их тактика была немудреной: у зазевавшегося крестьянина, приехавшего в город продать кой-какого товару, или у нерасторопного покупателя прямо из рук выхватывали сумки, кошельки или одежду. Похититель быстро срывался с места и исчезал в толпе. Но даже если кто-то и рисковал догонять его, дело это было неблагодарное – краденое столь же быстро, сколь и незаметно, скидывалось сообщнику. Тот передавал похищенное следующему, и так по цепочке. На блатном жаргоне эта операция называлась «пропуль». Зачастую вор, скинувший свою добычу корешу, даже и не пытался бежать. А просто стоял и нагло смеялся в глаза потерпевшему. Свидетелей никогда не находилось – на гомельском базаре свято чтился кодекс молчания, почти так же, как «омерта» в мафиозной Сицилии. Происхождение этого культа было простым – полесский рабкор Митрич так описывал его в одной из статей: «Черномазый тачечник-подросток говорит:
– Может, кто и приметил, кто стащил тулуп, но все равно не скажет… У них вон какие ножи. Попробуй-ка, скажи. Так тебе горло и перережут».
Милиция же работала по-бюрократически, требуя улик, точных данных, свидетелей.    Многие деревенские опасались ездить в Гомель на рынок. Гуляли слухи: «Там из-под живого человека все выхватывают».
Однако к концу 20-х годов, после свертывания НЭПа с его безработицей, коррупцией и денежным «угаром», организованная преступность, лишенная своих основных корней,  пошла на убыль.  Но пока это случилась, гомельские жиганы еще успели как следует погулять…
Продолжение следует.

Юрий ГЛУШАКОВ, историк