30.01.2013 Восстание Кастуся Калиновского и Гомельщина

150 лет назад, 22 января 1863 года, начались вооруженные выступления в Польше, Беларуси и Литве, известное у нас как «восстание под руководством Кастуся Калиновского».  События полуторавековой давности до сих пор вызывают немало споров. Мы же расскажем о том, какой отзвук они получили на нашей земле – в Гомельском регионе…



ПАНЫ С БАРАМИ ДЕРУТСЯ…
К Российской империи Гомель был присоединен в 1772 году – по результатам первого раздела Речи Посполитой. Подавляющее большинство местных жителей отнеслось к этим переменам безразлично.   
В их жизни мало что поменялось – те же крепостные порядки, что и раньше. А вот позиция тогдашней «элиты» нашего края была другой. Ведь большинство помещиков Гомельщины составляли поляки. Иные скажут, что это была ополяченная белорусская шляхта, но сути дела это не меняет –
сами Красинские, Любомирс-кие, Халецкие, Сеноженские, Стоцкие, Горваты, Фащи, Ленские и прочие «фамилии гоноровые» считали себя исключительно польской крови. Попытку же приписать им «мужицкую белорускость» они сами сочли бы за личное оскорбление, и, скорее всего, вызвали обидчика на дуэль. На саблях. Если, конечно, посчитали бы ровней себе…
Так вот, одни польские помещики пошли верой и правдой служить новой российской власти, другие – решили подождать лучших времен.  
И в 1830 году началось польское восстание. Крупный помещик Мозырского уезда Феликс Кеневич собрал отряд из местной шляхты. Однако повстанческие отряды были быстро рассеяны регулярными российскими войсками, а Феликс Кеневич ушел за границу. Командиру повстанцев еще повезло…
В январе 1846 года в Киеве был арестован студент Игнатий Гржимайло-Вещицкий, дворянин Мозырского уезда. Хотя прямых улик против него не было, юношу все же заточили в одиночную камеру Шлиссельбургской крепости, где, доведенный до сумасшествия, он  умер спустя 10 лет. Впрочем… революционер Валериан Лукасинский просидел в одиночке «Шлисселя» без малого полвека – 46 лет!
МОЗЫРСКИЙ ГАВРОШ
В 1834 году во Франции у эмигранта Кеневича родился сын, которого назвали Иеронимом Владиславом. Возможно, в честь дяди – владельца родового имения Дорошевичи нынешнего Петриковского района. В 1848 году во Франции вспыхивает очередная револю-ция – и улицы Парижа покрывают баррикады.
На них под Красным знаменем сражается и Иероним Кеневич, в то время – 14-летний подросток. Это с таких, как он, Виктор Гюго  списал своего знаменитого Гавроша…
В 1859 году, как свидетельствует мозырс-кая книга «Память», Кеневичи возвращаются на родину. Их дом до сих пор сохранился в Мозыре и, к слову, является самым старым зданием города. Но Иероним Кеневич получил во Франции блестящее техническое образование и без труда устроился в Москве – инженером на железной дороге.  При этом в сыне старого повстанца не угас бунтарский дух. Но молодой Кеневич, очевидно, решил: «Мы пойдем другим путем».
Он неоднократно встречается с Кастусем Калиновским, ставшим вскоре руководителем «Чырвоного Жонда» повстанцев в Беларуси и Литве. Под влиянием лидера «красных», вмес-то старого польского патриотизма Иероним-Владислав и его молодые товарищи увлекаются революционно-демократическими идеями. Теперь они  борются  не за  аристократическую Ржечь Посполитую, а за «нашу и вашу свободу». Молодые патриоты из Польши и Беларуси вступают в союз с русскими революционерами-народниками из тайной организации «Земля и Воля». Их цель ныне – освобождение белорусского крестьянства от гнета помещиков. При этом левая часть повстанцев из Польши и Беларуси остаются сторонниками равноправного союза с революционной Россией.
В Казани в поддержку повстанцев также решено было организовать вооруженное выступ-ление. Революционное подполье разработало план, в соответствии с которым вызвать крестьян на восстание следовало с помощью подложного царского «Манифеста» – в лучших традициях некогда гремевшей здесь пугачевщины. При этом ни польский Центральный национальный комитет, ни руководство русской «Земли и Воли» этого «шитого белыми нитками» плана не одобрили…
Когда 200 револьверов уже были завезены в Казань, подпольщиков выдал студент Глассон. Из простого желания заработать предатель написал два доноса: один – казанскому губернатору, другой – архиерею. 5 июня 1863 года Иероним Кеневич был схвачен на границе, по возвращению из Парижа, с фальшивым паспортом на имя некого Гирша. Жандармы из III отделения переправили мозырянина в Казань, где он подвергся допросам «с пристрас-тием». Несмотря на все истязания, молодой польский революционер из Беларуси не выдал своих русских товарищей. Даже следствие признавало, что в отношении виновности самого Кеневича не было «полных юридических доказательств». Тем не менее, приговор ему и его товари-щам – штабс-капитану Иваницкому, поручику Мрочеку и подпоручику Станкевичу –был вынесен единый: «казнить смертью расстрелянием». Иероним-Владислава Кеневича расстреляли в Казани 6 июля 1864 года. Ему не было и 30 лет…
Спустя почти два года, весной 1866-го, в Казань из Минска пришел запрос о судьбе дворянина Кеневича. Видимо, факт расстрела молодых людей был скрыт царскими властями даже от высшего руководства.
Впрочем, полицию Минской губернии интересовало только одно – подлежит ли имущество вольнодумца конфискации…
КРОВАВАЯ ЖАТВА В РОГАЧЕВЕ
После того как командующий повстанцев «белый» генерал Лянгевич попытался дейс-твовать крупными соединениями и был разбит, его соратники перешли к партизанской тактике. Но «белые», выступавшие за восстановление польской монархии в границах 1772 года, и правая часть «красных», стоявшая за буржуазную республику, продолжают ставить палки в колеса левому «Чырвоному Жонду» Кастуся Калиновского. Ведь калиновцы стремятся опереться на народные массы, вернуть крестьянам помещичью землю и освободить Беларусь и от царя, и от диктата «глупых голов» из  Варшавы. Для «белых» же, крупных земельных собственников, народная война – это, прежде всего, угроза их имениям.
Поэтому польские консерваторы используют повстанцев всего лишь как «пушечное» мясо, чтобы создать «картинку» и привлечь внимание Запада, от  вмешательства и интервенции которого только и ждут «избавления». Но у европейских стран – свои игры с российским самодержавием. Да и у самих-то рыльце в пушку – и Пруссия, и Австрия также участвовали в разделах Польши.
Направив царю пару нот, своекорыстные западные политики вскоре  элементарно «кинули» восставших. До конца с повстанцами Беларуси оставались только русские революционеры…
Отряд Романа Рагинского, «красного» повс-танческого комиссара Подляшского воеводст-ва, совершил рейд вглубь Беларуси, пройдя с боями по южным уездам 750 километров. Но 27 февраля 1863 года он был разбит возле деревни Борки на Полесье. 23-летний Рагинский схвачен в Турове и осужден на 20 лет каторги.
Другой отряд был создан в Рогачевском уезде помещиком из Верхних Токшиц Томашем Гриневичем. В восстании в Могилевской губернии участвовала как революционная шляхта из западных белорусских губерний, студенты Горы-Горецкого земледельческого института, так и местные поляки. В отряде Гриневича были жители шляхетских околиц Антуши, Сеножатки, Тертеж(Чертеж)и Марусеньки. Издавна проживавшее здесь мелкое дворянство отличалось буйным нравом, и места эти у крестьян-белорусов пользовались недоброй славой: «Пойдешь в Антуши, не чуешь и души», «Заедешь в Тертеж, будет невтерпеж», «Пойдешь в Сеножатки, душа уйдет в пятки», говорили они.
Впрочем, тогдашние русские авторы отмечали, что жители этих поселений отличаются большей опрятностью и меньше пьют, однако по упорству в труде и зажиточности все же уступают гомельским старообрядцам.
Одним из промыслов в этой околице было выращивание лука, который по Днепру отправлялся в Херсон, Николаев и Одессу. В Антушах был деревянный костел, а старые шляхтичи говорили только по-польски…
Несмотря на высокий морально-боевой дух и религиозный фанатизм, плохо вооруженный и слабо обученный отряд Гриневича был рассеян царскими войсками. Сам командир и многие участники боя попали в плен. Находясь в тюрьме, 1 июня 1863 года Томаш Гриневич, которому было тогда 48 лет, написал стихотворение. В нем есть такие строки: «Тело губя здесь во мраке, духом укрепим слабую силу…» Повстанец верит, что горячо любимая им польская родина еще расцветет в братском союзе славянской семьи. Еще Гриневич оставил после себя несколько рисунков. На одном – оружие повстанцев, в том числе и самодельные копья «косинеров», сделанные из крестьянских кос. На другом – могильный крест, почему-то еще и прикованный к земле якорем. Что хотел сказать этим художник, приговоренный к смерти?Что любовь к отчизне намертво приковала его к родной земле?Причем слово «намертво» здесь надо понимать в буквальном смысле. Томаша Михайловича Кеневича расстреляли в Рогачеве. Согласно легенде, целый батальон солдат промаршировал по его могиле, чтобы сравнять ее с землей.
Как сообщает краевед Александр Рыкунов, впоследствии могилу восстановили и поставили на ней крест. Такой, как на рисунке самого смертника?Говорят, еще лет пятнадцать назад огромный, замшелый крест еще стоял на берегу Днепра…
Именно эти события вдохновили белорусского писателя советской эпохи Владимира Короткевича на написание знаменитого романа «Каласы пад сярпом тваiм». У писателя был еще один резон для того, чтобы взять в качестве прототипа главного героя мятежного шляхтича с Гомельщины. Короткевич считал, что повстанец Гриневич – его родственник. Ведь фамилия девичьей матери писателя была Гриневич, а его бабушка была похоронена неподалеку от могилы командира повстанческого отряда…
ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ
Семьи рогачевских повстанцев были отп-равлены в ссылку вместе с женщинами и детьми. По одним данным – в Оренбургскую губернию, по другим – в Астраханскую. И та, и другая местность здоровым климатом не отличались, и можно с уверенностью предположить, что далеко не все из ссыльнопоселенцев там выжили…
Причем «рачительное» царское правительство отправило людей по этапу за их же счет – на деньги, вырученные от продажи конфискованного имущества. Из Антушей были высланы семьи Антушевичей, из Марусеньки – Жолтак и Гурских, из Тертежа – Липских, из  Сеножатак – представители шляхетской фамилии Граховс-ких. Рядом с неспокойными околицами было разбито новое поселение – Царская слобода, которую населили отставные солдаты. Скорее всего, участники подавления недавнего восстания. Очевидно, предполагалось, что суровые царские «дембеля» будут как следует присматривать за склонной к бунтам шляхтой…
Как сообщают «Могилевские губернские ведомости» за 1865 год, в Царском селе была открыта церковь Александра Невского, освященная священником из Кистеней Александ-ром Цитовичем. По версии могилевского официоза, околичная шляхта встретила это событие «с глубоким энтузиазмом». На самом деле, застарелые раны не заживали долго.
Мой дедушка, Иван Андреевич Глушаков, родом как раз из тех Кистеней – крупного в то время села над Днепром. В своих воспоминаниях он описывает, как еще в 1920-х годах местное население четко делилось на белорусов и «панычей». До серьезных конфликтов не доходило, но трения имели место быть. Когда мой дед Иван, в то время еще молодой парубок, заглянул как-то с друзьями в соседнюю деревню на танцы, его приняли за «паныча». И только в борцовском поединке, «по-честному» уложив заводилу местных на обе лопатки, Иван доказал, что он – настоящий белорус...
За участие ксендзов в восстании в Мозыре был закрыт Кимборовский монастырь. На его здания претендовала православная церковь, но в конечном итоге кляштар приспособили под цейхгауз 123-го пехотного Козловского полка. По легенде, из Юрович в Польшу  была тайно вывезена местная католическая икона Божьей матери.
А в 1863 году, в разгар восстания, правительство даже мобилизовало православных белорусских крестьян и старообрядцев в иррегулярные отряды для борьбы с восставшими. Отряды крестьянской милиции создавались, например, под Чечерском и в Тихиничс-кой волости Рогачевского уезда и отправлялись под Могилев. А «казенные крестьяне из Озеран Рогачевского уезда, православные, неграмотные» – Герасим Ковалев, Адам Евдокимов, Адам Цираков и Михаил Лукьянов – за содействие в поимке повстанцев Островиловс-кого, Грибовского и Погоского после перестрелки с отрядом Гриневича при Токшицах, были награждены медалями «За усердие».
Особым рвением в борьбе с «поляками» отличились гомельские и ветковские староверы. Еще в 1829 году раскольники из Ветки и Косицкой слободы с оружием в руках выступали против российских властей, помогавших польской княгине Любомирской превращать их, вольных людей, в крепостных. Но теперь все поменялось, и сам царь, которого еще недавно считали «антихристом», призвал их против панов. При этом казенная пропаганда утверждала, что мятежники якобы желали вернуть крепостное право…
Староверы Гомеля на свои собственные деньги снарядили конную полусотню ратников. Из крестьян уезда было сформировано 4 отряда численностью в 800 человек, которых выдвинули к границам неспокойных Рогачевского и Речицкого уездов. Во всех деревнях по ночам крестьяне выставляли вооруженные караулы. Возможно, поэтому власти докладывали: «В Гомельском уезде шаек не появлялось…» Помещики уезда Яцевский и Хвощевский участвовали в подготовке восстания, но были раскрыты и предпочли покончить с собой. Их имения по дешевке приобрел некто Хорошунов. Кстати, большинство гомельских помещиков и чиновников, отмеченных властями за организацию противодействия повстанцам(Вержбицкий, Бетулинский, Герард, Кухарский, Пиантаровский, Малиновский, Лабунский), тоже  принадлежали к фамилиям польского или римско-католического происхождения. По некоторым сведениям, недавно из Польши приезжали потомки Герардов – с большим интересом осмат-ривали свое бывшее имение.
За участие в подавлении «польского мятежа» распоряжением М.Н. Муравьева-«Вешателя» в 1863 году старообрядцев перестали сгонять с помещичьей земли, которую они арендовали. Впрочем, милость властей длилась недолго. И уже в 1871 году, как обычно, «классовое взяло верх над национальным» – российская администрация в Беларуси опять вступила в тесный союз с польской земельной аристократией, а горделивые паны снова взялись за своих православных поданных. Однако сильно помещикам «отмотать» назад не удалось – боясь крестьянской поддержки Кастуся Калиновского, еще в 1863 году власти были вынуждены отменить в белорусских губерниях многие остатки крепостничества. Вернуть  эти помещичьи привилегии уже не удалось, и белорусские селяне смогли вздохнуть еще немного вольного воздуха. Воздуха свободы от рабского труда на пана или арендатора, на каком бы языке он ни говорил – польском или русском, еврейском или немецком…
Вспоминая сегодня  жертв того восстания, с чьей бы стороны они ни пали, стоит отдать должное, в первую очередь, самоотверженному мужеству повстанцев Калиновского. И помнить – если бы их не было, никогда бы не было и нынешней Беларуси.
Юрий ГЛУШАКОВ, историк